Анастасия Удова
В погоне за новым материалом художник часто торопится зарисовать всё, что видит, не пропустить самое-самое, то, что потом используется в картине. Удобнее всего для этих целей, конечно, простой карандаш. Но я с успехом стала использовать для набросков… масляные краски. Один мазок — дальний лес, другой мазок — река и так далее. Мгновенное цветовое впечатление я записываю, фиксируя обобщённо, легко, чтобы потом на большом холсте из каждого такого мазка разработать целый живописный объём.
Постепенно накапливаются маленькие картиночки-зарисовки, каждая в своём настроении, колорите, каждая со своей информацией. В них много недосказанного. Так много, что при создании картины они не сковывают, а лишь заставляют интенсивнее работать и кисть, и память.
На холсте должна появиться другая степень обобщения: продуманное, пропущенное через себя, через многие путешествия новое оригинальное живописное полотно.
Масляные краски — необыкновенно податливая техника, их пластика выразительна, ярка и гармонична. Здесь легко сочетается плотная фактура мазка, нанесённого мастихином, и лёгкие акварельные слои дальних планов. Мягкая бархатистая линия горизонта и струи дождя дают контраст твёрдым каменным глыбам ближнего берега.
Уральские горы, как седые старики и старухи, поросли лесом, песком, сказаниями. Пересекая Средний Урал по красивейшей реке Чусовая, чаще встречаешь отдельные камни-скалы, чем горные цепи. Эти осколки некогда цельной гряды подобны отрывочным людским воспоминаниям. Здесь, как нигде, хочется размышлять о времени.
Сколько сотен лет стоят эти камни, молчаливо взирая на людей? Сколько людей в разные времена вот так же восхищённо смотрели ни них?
Как фотокарточки из блокнота, я привезла с Урала этюды и воспоминания, высыпала их на свой любимый старый письменный стол. Они легли неровно, изображение как будто растеклось по его крышке. Когда я начала работать за мольбертом, классический прямоугольник холста (картинная плоскость, заключённая в раму) выступил для меня как поверхность рабочего стола, на котором я свободно раскладывала листки своих сюжетов, и их линии не имели строгих границ.
Уральская деревня примостилась на высоком берегу. Крыши, как грибные шляпки, торчали между деревьями, а вода легко растекалась по холсту.
Каменная вертикальная стенка сторожила берег реки. В неё вцепились корнями могучие корявые стволы. Пробую вычленить один камень, один фрагмент твердыни. Он выламывается целым блоком, с песком и деревьями.
Дома, глядя на мокрое окно, я вижу далёкую уральскую речку, синие силуэты хребтов и чёрточку тёмной деревянной лодки. Она для меня и напоминание о прошлом, и призыв к будущему. Края этого кадра скрыты дождём. Но где он идёт: там, в горах, или здесь, за московским стеклом?
Стену леса обрамляет силуэт хранителя Уральских гор. Его широко охватывающим взглядом ограничено небо и вода. Старик держит всё вокруг в строго повиновении, несмотря на свои годы.
Вечерним розовым светом вспыхивают скалы. Так и хочется вынуть, вычленить из пейзажа один утёс, унести его с собой, чтобы потом долго любоваться его цветовыми переливами.
В горах всегда бывают мистические состояния освещения. Стоит только поймать одно из них, и становится даже как-то не по себе. Рядом с розовым утёсом вдруг вспыхивает бирюзово-голубой, и изумрудные сосны карабкаются по нему наверх, свисают по бокам целыми гроздьями.
Я рассматривала груду прибрежных камней, а в мою сторону ползла гроза. Беззвучно затягивалось небо чем-то фиолетово-чёрным, туманные полосы резали на части лес.
Уральская серия картин — это страницы времени, времени как длительности существования всего происходящего, всех явлений и предметов, измеряемой веками жизни горных хребтов, годами человеческой жизни, часами путешествий и исканий, минутами, за которые сменяется освещение сказочно красивого пейзажа.
2004
